Прощальный хоровод журавлей
Афганистан восьмидесятых, как много связано с тобой. В моей душе - душе солдата -навек остался образ твой.
Военный городок, в котором я жил и служил в те далёкие годы, как бы вгрызся в основание горного склона. На вырубленных в скальном теле площадках, каскадом спускающихся в долину, располагались жилые и служебные постройки: сборные домики-модули и СРМКи (сборно-раз-борные металлические конструкции), в которых находились склады и столовая. «Наша» гора была крайней в кряже, примыкающем к хребту Ферозкох. На север от нас, до границы с Туркменией, - холмы, а дальше долина с апельсиновыми рощами, переходящая в полупустыню, которая за рекой Мургаб плавно погружалась в бескрайние барханы пустыни. На юге до самого горизонта щетинились пиками вершин горы. Эти заснеженные вершины круглый год, сверкая как россыпи жемчуга, завораживали своим блеском, уводя взгляд в бесконечность. Казалось, что там, в этой каменной сказке, нет никакой жизни. Но это было таким же обманом, как жизнь в миражах пустыни Нангархар.
Мы жили между двумя мирами, между двумя цивилизациями — на севере была Родина, мощная огромная держава, где мирно, беззаботно и даже беспечно жили наши люди: учились, любили, ходили на работу, растили хлеб на бескрайних просторах от Бреста до Владивостока; там, в милом сердцу далеке, шумели леса и катили в мощной своей красоте полноводные реки. И люди там жили, как нам тогда казалось, богато и счастливо... А здесь и далее на юг, весь вздыбленный хребтами, обрывающийся бездонными ущельями, петляя караванными тропами, завывая песчаными бурями, лежал нищий, истощенный войной Афганистан. Горы и пустыни -вот что в основном представляла из себя эта древняя восточная страна. И только там, где кражи, резко обрываясь, переходили в пустыню или вытягивались из каменной утробы гор речными долинами, только там теплилась жизнь «зеленками» да кишлаками, в которых, чем выше в горы, тем более враждебно, нас встречали аборигены. Мы были для них чужеземцами, которые пришли «со своим уставом» в их мир, живущий по законам средневекового ислама.
Но основная жизнь кипела не в горах, а в городах и кишлаках, которые были расположены у «дороги жизни» — у бетонки, непрерывной лентой бегущей через всю страну, полукольцом охватывая и соединяя многие провинции. Она петляла горным серпантином, вытягивалась геометрической прямой, пересекая пустыни от города Хайратон, через Саланг, Кабул, Кандагар и Герат, до кишлака Тарагунди. Именно здесь, у дороги, буйно расцвела торговля, она привела в страну потоки товаров со всего света, а вместе с ними зачатки цивилизации. Именно здесь, у дороги, появились первые очаги мира, зародилась дружба и взаимопонимание между шурави (советскими солдатами) и местными племенами. Наши военнослужащие помогали афганцам во всём: строили дома, прокладывали дороги, рыли каналы, возводили фабрики, добывали воду и доставляли продовольствие в самые дальние кишлаки. Много слов благодарности услышали мы от простых афганцев. Много друзей появилось у нас в те годы... Но! Не всем нравилась наша дружба и наша помощь простым людям в этой стране. Богатые родовые кланы, поддержанные Соединёнными Штатами, силой и обманом принуждали крестьян и пастухов брать в руки оружие и воевать с теми, кто пришёл к ним, желая оказать помощь. В результате та же дорога, которая дарила людям жизнь и достаток, стала для наших войск местом постоянной опасности и вражды. Засады обстрелы и бесконечная минная война - вот что получили мы на этой дороге и на многие километры рядом с ней.
Вот по этой, таящей смерть, бетонке каждую неделю уходили колонны машин от нашей базы вглубь Афганистана по маршруту: Герат, Шинданд, Кандагар. Прикрываясь броней, ощетинившись зенитными установками и пулемётами, уходили в неизвестность КамАЗы, гружённые оружием и боеприпасами, ГСМ, продовольствием для частей 40-й армии и гуманитарной помощью для афганцев. Немало ребят полегло на том маршруте, и сотни обгоревших машин до сих пор напоминают о тех днях.
Дорогу старались прикрыть и подразделениями мотострел-ков. Они располагались на высотах, господствующих в зоне прохождения колонн, а также в зоне расположения частей и гарнизонов нашей армии. В такой зоне боевого охранения был и наш Тарагундинский гарнизон. Нас прикрывал 101-й Гератский полк, и на вершине нашей горы, с повествования о которой я начал свой рассказ, находилась «точка № 7». Службу на ней несли 18-20-летние пацаны, солдаты -срочники, а командовал ими сержант последнего срока службы.
В тяжелейших условиях эти ребята умудрялись наладить быт, украсить свою пещерку, вырубленную в каменном теле горы, картинками и фотографиями из мирной жизни, они соблюдали чистоту и гигиену. Мы помогали этому маленькому, но дружному коллективу чем могли, а они позволяли нам подниматься к ним в «крепость» на вершину, где мы могли полюбоваться красотой горного царства — царства снега и безмолвия, которое, к сожалению, день и ночь прерывалось артиллерийской кана-надой. Это артдивизион вёл постоянный беспокоящий обстрел близлежащих ущелий и склонов гор, где могли появиться душманы.
Здесь, на высоте, особенно ясно слышалось, как, не прерываясь, звенят там, внизу, докатываясь до горных вершин сердитым тенорком эха, автоматы Калашникова, да гулким баском, ворчливо отзываются крупнокалиберные пулемёты ДШК. По ночам все эти звуки окрашивались разноцветием трассирующих пуль и яркими, ослепительно белыми, фейерверками осветительных ракет. Эта «цветомузыка» войны въелась в наш мозг, как пороховая гарь в руки бойцов...
Вы спросите — в чём же связь между всем тем, о чём я так долго рассказываю? Отвечаю — в чуде! Да, в чуде, свидетелем которого мы были тогда. Оно было красивым, неповторимым, необъяснимым, как и всё божественное, что нам посылает Господь! Каждую весну, когда птицы с юга возвращались домой, к родным гнездовьям где-то там в далёкой и милой сердцу Сибири, всякий раз стая журавлей, перестроившись над нашей горой из строгого клина в абсолютно правильный круг, начинала совершать хоровод, плавно покачивая крыльями. При виде этого ритуального действа у мужиков, хвативших ни один фунт лиха, на глазах выступали слёзы и комок подкатывал к горлу. Сразу же вспоминались слова песни на стихи Расула Гамзатова. Помните? «Мне кажется порою, что солдаты, с кровавых не пришедшие полей, не в землю нашу полегли когда-то, а превратились в белых журавлей!..» Что это было? Мистика? Нет — это действительность войны. Просто это души солдат, погибших на афганской земле, Господь наделил журавлиными крылами, чтобы они побыстрей долетели до родимого дома. И так каждый год, покружившись несколько минут, как бы попрощавшись с нами и с войной, журавлиная стая уносила солдатские души на север, печальным кликом впитывала в себя тоску и боль солдат, оставшихся на чужой, обожжённой солнцем и войной земле Афганистана.
Прошло уже более двадцати лет с тех пор, но каждый год, когда нас касается своим дыханием весна, я всегда вспоминаю этот чудный журавлиный, прощальный хоровод над последним бастионом афганской войны, их возвращение в строгий, почти солдатский строй, уходящий клином в направлении далёкой, любимой Родины.
Надёжный пахарь войны «МИ-8».
Афганистан. Дороги войны.
Мои афганский друг, сержант Сахи.
Наши доктора ведут приём афганцев.
«Грузотакси» по-афгански.
Геннадий ВОТЧАЛ, р.п. Коченёво Фото из архива автора.
